Базовым этнодифференцирующим признаком является

Язык и другие этнодифференцирующие признаки

[с. 244]Среди них могут оказаться сущие — на взгляд стороннего наблюдателя — мелочи, например некоторые элементы материальной культуры, которые считают значимыми для своей идентификации корейцы, проживающие в Средней Азии: особая терка для резки овощей, национальный маленький столик, удлиненные подушки, машинка для резки лапши[Левкович, Мин, 1996].

Главное, чтобы эти признаки в восприятии группы выглядели правдоподобными. Но ни один этнический признак не может выступать в качестве универсального для всех времен и социальных ситуаций определителя этноса.

В отечественной науке в рамках примордиалистского подхода предпринимались попытки выявить последовательность возникновения признаков этнического самосознания в этногенезе — на стадиях консолидации этносов. Первой формой этнической идентичности, возникшей у охотников и собирателей предэтнических общин, историки первобытного общества считают «сознание родства по крови и по браку»[Шнирельман, 1986, с. 466]. Эти два вида родства в ту эпоху не различались, фактическое родство не обособлялось от фиктивного, широко распространен был обычай адопции, т. е. усыновления/удочерения — не только детей, но и взрослых. Превалировали представления о единстве людей в настоящем времени, т. е. представления о горизонтальном родстве. Этническа идентичность была диффузной, этнические самоназвания не имели большого значения и могли время от времени меняться.

С переходом к оседлости и производящему хозяйству, появлением такой формы недвижимой собственности, как обработанна земля, общины стали все больше отличаться по образу жизни и уровню социально-экономического развития, что привело к и обособлению. В процессе межгруппового сравнения у членов некоторых племен просыпалась более четкая этническая идентичность, а на смену представлений о горизонтальном родстве пришло осознание общности происхождения. Иными словами, постепенно формируется идея вертикального родства, которая проявляется: а) в мифах о происхождении народа в мифические времена от прародителей — культурных героев[112]; б) в культе предков — поклонении духам умерших в реальные времена представителей племени. Генеалогии в родоплеменном обществе могли состоять из десятков поколений, как у полинезийцев, и восходить к мифическим первопредкам.

[с. 245]Укрупнение общностей, развитие связей между ними приводят к появлению все новых этнодифференцирующих признаков. Например, разделение этносов на Мы — Они может быть зафиксировано в границах, отделяющих родину от территории «варваров»: этническая идентичность выражается через идею территориальной общности, родной земли, родиноцентризма, как у китайцев, которые, по их представлениям, жили в «срединном царстве». В настоящее время тесная связь этнической идентичности с чувством родины характерна для титульных этносов независимых государств — бывших республик СССР. Эти народы, как и титульные народы республик России, рассматривают территорию этноконсолидирующим фактором и связывают становление государственной целостности с родной землей.

Родиноцентризму нередко сопутствует этническая эндогамия — запрещение вступать в брак с представителями «чужого» народа. Этническая эндогамия может быть относительной: у горных народов Вьетнама нет абсолютного запрета жениться на девушках из соседней общности, но бытуют представления об их лени и дурном характере.

Так как к XVIII в. сложилось этнолингвистическое и культурное единство большинства европейских общностей, в Новое время важнейшими этнодифференцирующими признаками стали восприниматься культура и язык, составляющий ее основу у всех письменных народов. И в наши дни в обыденном сознании часто происходит фактическое отождествление языка и народа. Этносо- циологические исследования, проводившиеся в 70–80-е годы в СССР, зафиксировали факт наибольшего значения именно языка как этнического идентификатора, например, по языку определяли свою этническую принадлежность 70–80% эстонцев, грузин, узбеков, молдаван[Арутюнян, Дробижева, Сусоколов, 1998].

Сторонники конструкционистских концепций этнической идентичности при выделении элементов культуры, воспринимаемых членами общностей в качестве этноопределителей, исходят не из стадий консолидации этноса. Они полагают, что конкретные индивиды, взаимодействующие друг с другом в определенной социальной ситуации, «мотивированной законом или обычаем, взаимным интересом или просто симпатией», используют символы, являющиеся в сознании людей индикаторами межгрупповых границ[Кузнецов, 1994, с. 31]. Актуализация подобных культурных маркеров происходит в процессе дифференциации взаимодействующих общностей.

При этом значение и роль этнодифференцирующих признаков варьируют в восприятии членов этнических групп. Так, у разных[с. 246]этнических групп в Австралии ключевыми оказались различные культурные маркеры: религия (у ирландцев, поляков, малайцев, верующих евреев), семейные связи (у итальянцев и неверующих евреев), антропологический тип (у китайцев), территория (у аборигенов) и т.п. [по: Кузнецов, 1994]. Значение этноопределителей может меняться с изменением исторической ситуации, например, запрет или вытеснение на периферию властными структурами способствует их актуализации. Если до Второй мировой войны ключевым маркером для поляков служил язык, то после войны его мет сто заняла религия, подвергавшаяся давлению в период социализма[Smolicz, 1988].

В последние десятилетия исследователи все больше внимани уделяют символической роли тех феноменов культуры, которые рассматриваются наиболее значимыми этноопределителями. В функции символического маркера может выступать территория (мать-земля), язык (родная речь), жилище (домашний очаг) и т.п. Подобные символы могут быть максимально отчуждены от повседневного опыта, но воспринимаются как объективная реальность., Так, этнос может не владеть «своей» территорией, но иметь символический географический центр — землю обетованную. Точно так же этническая идентичность может быть связана не столько с реальным использованием языка всеми членами этноса, сколько с его символической ролью в процессах формирования чувства родственности с общностью и межгрупповой дифференциации.

В ситуации этнической мобилизации подобные тенденции были выявлены, например, у части греков-туркофонов в Грузии, указавших в качестве родного языка греческий и тем самым продемонстрировавших несовпадение языкового предпочтения с реальным языковым поведением[Аклаев, 1990]. Еще более однозначные результаты были получены в начале 90-х годов в Казахстане, когда там были созданы условия для приоритетного положения и развития казахского языка как государственного. Привязанность студентов-казахов к этническому языку как символу единства народ: наглядно проявилась в том, что 98,1% респондентов считали е: родным, хотя у 25% опрошенных доминантным являлся русский) язык, а 8% практически не владели казахским. В ответах на многие вопросы русскоязычные казахи продемонстрировали не реальное использование этнического языка, а желаемое языковое поведение. Так, почти половина из них уверяла, что общается в семье преимущественно по-казахски, хотя это не соответствовало их языковой компетентности. Можно предположить высокую степень предпочтения этнического языка у этих респондентов: обычно именно дома люди говорят на том языке, на котором хотят, ведь выбор[с. 247]«семейного» языка регулируется самостоятельно, а не определяется социальными правилами и нормами.

Показательны и ответы респондентов на вопрос об эмоциональном отношении к беседе двух казахов, разговаривающих по-казахски, по-русски и на двух языках. Если билингвы эмоционально нейтральны по отношению ко всем трем вариантам общения, то у трети русскоязычных респондентов раздражение вызывала беседа двух казахов на русском языке — единственно возможная для них самих. Почти половину из них раздражала и беседа на двух языках, а общение на казахском языке вызывало чувство горечи и зависти. Иными словами, радикальными в отношении использования этнического языка оказались не владеющие им студенты, которые продемонстрировали неудовлетворенные воинственные аттитюды. А толерантными к использованию русского языка — при общем предпочтении казахского — оказались студенты, свободно владеющие двумя языками[Донцов, Стефаненко, Уталиева, 1997].

Стоит добавить, что в этом исследовании респонденты высоко оценили еще один символический признак этнической идентичности — общность исторической судьбы, причем прослеживалась несомненная связь с компетентностью в казахском языке: чем в меньшей степени респонденты им владели, тем более значимой среди этноопределителей они считали общность исторической судьбы. Эти результаты подтверждают отмеченный и другими исследователями факт, что в современных условиях унификации этнических культур наряду с неуклонным сокращением количества этнодифференцирующих признаков возрастает роль общности исторической судьбы как символа единства народа. Это проявляется, в частности, в интересе к исторической литературе. Так, отечественные этносоциологи еще в 70-е годы обнаружили, что наиболее популярным литературным жанром у грузин и узбеков является исторический роман [Дробижева, 1991]. У русских в те годы историческая память не была столь остро актуализирована, но уже в следующем десятилетии с ростом идентификации со своим народом волна интереса к собственному прошлому докатилась и до них.

Впрочем, как правило, в жизни человека вопросы, связанные с принадлежностью к этнической общности, как и к другим социальным группам, не являются центральными. Для большинства людей более важными оказываются проблемы повседневной жизни — работа, зарплата, воспитание детей, проведение свободного времени. Но не следует игнорировать и психологические проблемы, связанные с групповым членством. В жизни человека — и целой общности — возможны ситуации, когда ответ на простой вопрос «Кто я?» («Кто мы?) становится существенной проблемой.

В следующей главе [с. 248]мы более подробно проанализируем проблемы формирования этнической идентичности у детей и ее трансформаций у взрослых.

Донцов А. И., Стефаненко Т. Г., Уталиева Ж. Т. Язык как фактор этнической идентичности//Вопросы психологии. 1997. № 4. С. 75–86.

Левкович В. П., Панкова Н. Г. Социально-психологические аспекты проблемы этнического сознания // Социальная психология и общественная практика / Под ред. Е. В. Шороховой, В. П. Левкович. М.: Наука, 1985. С. 138–153.

Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М.: Наука, 1979. С. 73–126.

Солдатова Г. У. Психология межэтнической напряженности. М.: Смысл, 1998. С. 40–63.

Источник

Этнопсихология (64 стр.)

11.4. Язык и другие этнодифференцирующие признаки

На основе социальных представлений о своей и чужих этнических группах формируется комплекс представлений, образующих систему этнодифференцирующих признаков. Как уже отмечалось[111], в качестве этноопределителей могут выступать самые разные признаки: язык, ценности и нормы, историческая память, религия, представления о родной земле, миф об общих предках, национальный характер, народное и профессиональное искусство.

[с. 244]Среди них могут оказаться сущие — на взгляд стороннего наблюдателя — мелочи, например некоторые элементы материальной культуры, которые считают значимыми для своей идентификации корейцы, проживающие в Средней Азии: особая терка для резки овощей, национальный маленький столик, удлиненные подушки, машинка для резки лапши[Левкович, Мин, 1996].

Главное, чтобы эти признаки в восприятии группы выглядели правдоподобными. Но ни один этнический признак не может выступать в качестве универсального для всех времен и социальных ситуаций определителя этноса.

В отечественной науке в рамках примордиалистского подхода предпринимались попытки выявить последовательность возникновения признаков этнического самосознания в этногенезе — на стадиях консолидации этносов. Первой формой этнической идентичности, возникшей у охотников и собирателей предэтнических общин, историки первобытного общества считают «сознание родства по крови и по браку»[Шнирельман, 1986, с. 466]. Эти два вида родства в ту эпоху не различались, фактическое родство не обособлялось от фиктивного, широко распространен был обычай адопции, т. е. усыновления/удочерения — не только детей, но и взрослых. Превалировали представления о единстве людей в настоящем времени, т. е. представления о горизонтальном родстве. Этническа идентичность была диффузной, этнические самоназвания не имели большого значения и могли время от времени меняться.

С переходом к оседлости и производящему хозяйству, появлением такой формы недвижимой собственности, как обработанна земля, общины стали все больше отличаться по образу жизни и уровню социально-экономического развития, что привело к и обособлению. В процессе межгруппового сравнения у членов некоторых племен просыпалась более четкая этническая идентичность, а на смену представлений о горизонтальном родстве пришло осознание общности происхождения. Иными словами, постепенно формируется идея вертикального родства, которая проявляется: а) в мифах о происхождении народа в мифические времена от прародителей — культурных героев[112]; б) в культе предков — поклонении духам умерших в реальные времена представителей племени. Генеалогии в родоплеменном обществе могли состоять из десятков поколений, как у полинезийцев, и восходить к мифическим первопредкам.

[с. 245]Укрупнение общностей, развитие связей между ними приводят к появлению все новых этнодифференцирующих признаков. Например, разделение этносов на Мы — Они может быть зафиксировано в границах, отделяющих родину от территории «варваров»: этническая идентичность выражается через идею территориальной общности, родной земли, родиноцентризма, как у китайцев, которые, по их представлениям, жили в «срединном царстве». В настоящее время тесная связь этнической идентичности с чувством родины характерна для титульных этносов независимых государств — бывших республик СССР. Эти народы, как и титульные народы республик России, рассматривают территорию этноконсолидирующим фактором и связывают становление государственной целостности с родной землей.

Родиноцентризму нередко сопутствует этническая эндогамия — запрещение вступать в брак с представителями «чужого» народа. Этническая эндогамия может быть относительной: у горных народов Вьетнама нет абсолютного запрета жениться на девушках из соседней общности, но бытуют представления об их лени и дурном характере.

Так как к XVIII в. сложилось этнолингвистическое и культурное единство большинства европейских общностей, в Новое время важнейшими этнодифференцирующими признаками стали восприниматься культура и язык, составляющий ее основу у всех письменных народов. И в наши дни в обыденном сознании часто происходит фактическое отождествление языка и народа. Этносо- циологические исследования, проводившиеся в 70–80-е годы в СССР, зафиксировали факт наибольшего значения именно языка как этнического идентификатора, например, по языку определяли свою этническую принадлежность 70–80% эстонцев, грузин, узбеков, молдаван[Арутюнян, Дробижева, Сусоколов, 1998].

Сторонники конструкционистских концепций этнической идентичности при выделении элементов культуры, воспринимаемых членами общностей в качестве этноопределителей, исходят не из стадий консолидации этноса. Они полагают, что конкретные индивиды, взаимодействующие друг с другом в определенной социальной ситуации, «мотивированной законом или обычаем, взаимным интересом или просто симпатией», используют символы, являющиеся в сознании людей индикаторами межгрупповых границ[Кузнецов, 1994, с. 31]. Актуализация подобных культурных маркеров происходит в процессе дифференциации взаимодействующих общностей.

При этом значение и роль этнодифференцирующих признаков варьируют в восприятии членов этнических групп. Так, у разных[с. 246]этнических групп в Австралии ключевыми оказались различные культурные маркеры: религия (у ирландцев, поляков, малайцев, верующих евреев), семейные связи (у итальянцев и неверующих евреев), антропологический тип (у китайцев), территория (у аборигенов) и т.п. [по: Кузнецов, 1994]. Значение этноопределителей может меняться с изменением исторической ситуации, например, запрет или вытеснение на периферию властными структурами способствует их актуализации. Если до Второй мировой войны ключевым маркером для поляков служил язык, то после войны его мет сто заняла религия, подвергавшаяся давлению в период социализма[Smolicz, 1988].

В последние десятилетия исследователи все больше внимани уделяют символической роли тех феноменов культуры, которые рассматриваются наиболее значимыми этноопределителями. В функции символического маркера может выступать территория (мать-земля), язык (родная речь), жилище (домашний очаг) и т.п. Подобные символы могут быть максимально отчуждены от повседневного опыта, но воспринимаются как объективная реальность., Так, этнос может не владеть «своей» территорией, но иметь символический географический центр — землю обетованную. Точно так же этническая идентичность может быть связана не столько с реальным использованием языка всеми членами этноса, сколько с его символической ролью в процессах формирования чувства родственности с общностью и межгрупповой дифференциации.

В ситуации этнической мобилизации подобные тенденции были выявлены, например, у части греков-туркофонов в Грузии, указавших в качестве родного языка греческий и тем самым продемонстрировавших несовпадение языкового предпочтения с реальным языковым поведением[Аклаев, 1990]. Еще более однозначные результаты были получены в начале 90-х годов в Казахстане, когда там были созданы условия для приоритетного положения и развития казахского языка как государственного. Привязанность студентов-казахов к этническому языку как символу единства народ: наглядно проявилась в том, что 98,1% респондентов считали е: родным, хотя у 25% опрошенных доминантным являлся русский) язык, а 8% практически не владели казахским. В ответах на многие вопросы русскоязычные казахи продемонстрировали не реальное использование этнического языка, а желаемое языковое поведение. Так, почти половина из них уверяла, что общается в семье преимущественно по-казахски, хотя это не соответствовало их языковой компетентности. Можно предположить высокую степень предпочтения этнического языка у этих респондентов: обычно именно дома люди говорят на том языке, на котором хотят, ведь выбор[с. 247]«семейного» языка регулируется самостоятельно, а не определяется социальными правилами и нормами.

Показательны и ответы респондентов на вопрос об эмоциональном отношении к беседе двух казахов, разговаривающих по-казахски, по-русски и на двух языках. Если билингвы эмоционально нейтральны по отношению ко всем трем вариантам общения, то у трети русскоязычных респондентов раздражение вызывала беседа двух казахов на русском языке — единственно возможная для них самих. Почти половину из них раздражала и беседа на двух языках, а общение на казахском языке вызывало чувство горечи и зависти. Иными словами, радикальными в отношении использования этнического языка оказались не владеющие им студенты, которые продемонстрировали неудовлетворенные воинственные аттитюды. А толерантными к использованию русского языка — при общем предпочтении казахского — оказались студенты, свободно владеющие двумя языками[Донцов, Стефаненко, Уталиева, 1997].

Источник

Основания этнической идентичности

Как показывает изучение народов мира, появление этносов проис­ходит не по воле людей, а в результате объективного развития ис­торического процесса. При этом на этнообразующие процессы воз­действуют разнообразные факторы, которые могут иметь внутриэтнический, межэтнический и внеэтнический характер. В связи с этим этносы представляют собой сложное образование, причем каждый этнос одновременно обладает как общими свойствами с другими эт­носами, так и специфическими чертами, отличающими каждый из них от большинства или даже от всех остальных этносов.

Этнодифференцирующие признаки.Некоторые этнологи при­держиваются мнения, что отличия, дифференциация этносов друг от друга — вопрос второстепенный для выяснения их сущности. Од­нако они упускают из виду, что без этнической дифференциации теряет смысл вопрос об этнической идентификации. Характерная особенность этнических общностей состоит именно в том, что ихнепременным свойством, имеющим важное научное значение, яв­ляется взаимное различение.

Среди всей совокупности этнодифференцирующих признаков прежде всего следовало бы выделить внешние отличительные осо­бенности физического типа людей — расовые признаки, поскольку оценка человека начинается обычно с его внешности, т.е. с расовой принадлежности. Но, во-первых, народы мира в большинстве име­ют сравнительно однородный расовый состав, хотя антропологи­ческие типы могут и отличаться, однако для неспециалиста разли­чия между близкими антропологическими типами практически не­уловимы. Во-вторых, внешние отличия между людьми одного наро­да не такая уж редкость. Например, в Германии средний житель южной части страны — Баварии — темнее и шире лицом, меньше ростом, чем северянин, а среди немцев-северян процент блондинов гораздо выше, чем в Баварии. Русские-ростовчане, большей частью черноволосые и темноглазые, довольно сильно отличаются от рус­ских коренных жителей северо-западных областей, чаще всего ру­соволосых и голубоглазых. Китаец из северо-западных районов стра­ны по одним лишь чертам лица легко отличит земляка от китайца с побережья Южно-Китайского моря.

Поэтому в действительности расовые черты не играют сколько-нибудь существенной этнодифференцирующей роли. Кроме того, в настоящее время процесс смешения рас зашел весьма далеко и не позволяет определить этническую принадлежность человека по ра­совому признаку. Можно привести немало примеров, когда отдель­ные этносы состоят из представителей различных рас (кубинцы, мексиканцы, бразильцы и т.п.). Более того, в современной этничес­кой картине мира вообще не существует абсолютно «чистых», не смешанных в антропологическом отношении этносов.

В то же время в этнологии отсутствуют четкие антропологичес­кие границы между смежными народами-этносами, принадлежащи­ми к одной из больших рас. Именно по этой причине попытки оп­ределения этнической принадлежности людей на основе одних толь­ко внешних антропологических показателей обычно дают весьма приблизительные результаты.

Культурный признак.Как свидетельствует анализ данных от­носительно этнодифференцирующих признаков, для этнического размежевания более существенное значение имеют характерные черты культуры в самом широком смысле этого слова, т.е. пони­маемой как совокупность специфических человеческих способов сознательной деятельности и ее результатов. Именно в сфере куль­туры обычно сосредоточены основные отличительные признаки этносов. Не случайно в практике повседневного межэтнического разграничения, как правило, акцент делается на устойчивых и от­четливо внешне выраженных компонентах культуры этносов: языке, религии, искусстве, обычаях, обрядах, нормах поведения, привычках и т.п. Сюда относятся также принятые жесты вежли­вости и приветствия, этика в еде, гигиенические привычки и т.п., которые, передаваясь из поколения в поколение, образуют так на­зываемую этническую культуру, обладающую специфическим для каждого этноса своеобразием.

Языковой признак.В этой группе культурных компонентов важ­ным этнодифференцирующим признаком является язык, но и он не всегда показывает, к какому этносу принадлежит человек. Воз­можны случаи, когда на одном языке говорит несколько этносов — английский, испанский, португальский, русский и др., также возмож­но, что один этнос говорит на нескольких языках — мордва говорит на языках эрзя и мокша.

Возможны и другие ситуации. Например, большинство сегодняш­них ирландцев говорит по-английски, и лишь немногие из них про­должают пользоваться тем языком, на котором все ирландцы гово­рили 300-400 лет назад, но ни у самих ирландцев, ни у ученых нет сомнений, что теперешние англоязычные потомки средневековых ирландцев принадлежат к тому же народу, что и их предки. Нельзя забывать и о случаях, когда части одного народа говорят на очень сильно расходящихся диалектах; так, северные, восточные и южные группы немцев и особенно китайцев просто не понимают друг друга. Нередко бывает и так, что основная часть этноса сохраняет тради­ционный язык, а отделившаяся часть, живущая в иноэтническом ок­ружении, переходит на язык этого окружения, не теряя своего эт­нического самосознания.

И все же, по мнению большинства специалистов, язык занимает важнейшее место среди оснований этнической идентичности, и спо­рить с этим невозможно, несмотря на все исключения. В том случае, когда несколько этносов говорят на одном языке (английском, ис­панском, португальском и т.п.), как правило, каждый этнос вносит в этот язык свою специфику — иной алфавит или правописание, иную фонетику, лексику, специфические обороты и фразеологичес­кие сочетания. Так, явное, специально культивируемое своеобразие характерно для аргентинского-испанского и бразильского-порту­гальского.

На ранних этапах формирования этносов одним из решающих факторов был конфессиональный (религиозный), благодаря кото­рому сложилось большое количество межэтнических общностей. Сегодня этот признак существует преимущественно в виде основ­ных мировых религий: христианство, буддизм, ислам. Сформировавшиеся на их основе межэтнические конфессиональные общнос­ти охватывают немало народов мира. Однако мировые религии также не являются показателями этнической принадлежности че­ловека. Реальность такова, что в мире гораздо меньше религий, чем этносов.

Хозяйственный признак.Более важную роль в этнической диф­ференциации играет культурно-хозяйственный признак, который предполагает разграничение этносов по типу хозяйства (охота, со­бирательство, рыболовство, земледелие), по образу жизни (осед­лый, полукочевой, кочевой), формам орудий труда, одежды и других элементов материальной культуры.

В качестве примера можно рассмотреть обычную соху — древней­шее пахотное орудие, с помощью которого сотни лет пахали землю крестьяне Восточной Европы. В начале XX в. насчитывалось не­сколько десятков типов сох. Разными сохами пользовались жители Центра России, Литвы, Белоруссии. Украинский воз, в который большей частью запрягали волов, сильно отличался от русской те­леги, которую обычно тащит лошадь. Японская наковальня совер­шенно не похожа на русскую. Польский и русский кузнецы прида­вали в старину разную форму обычному топору.

Своеобразны жилища у разных народов мира. Это и свайные постройки (у части меланезийцев и микронезийцев), и плавучие жи­лища (у некоторых народов Юго-Восточной Азии), и переносные дома —юрты, чумы, типи (у народов Севера, индейцев прерий), и дома-башни (у народов Кавказа). Русские крестьяне, куда бы они ни попадали, стремились всегда построить срубный дом из дерева. На­пример, в полярной тундре его возводили из плавника (бревен, при­битых к берегу моря), а в безлесых районах Кубани, Казахстана рус­ские предпочитали подолгу жить в землянках, чтобы накопить день­ги и привезти лес для постройки, но не пользовались местными ма­занками.

И интерьер домов у разных народов — свой. Например, как бы ни различались дома восточных славян по материалу, вдоль стен ставили закрепленные лавки, над ними вешали полки, в красном углу — киот с иконами, у печки размещались полки и шкафчики для посуды. Спали на деревянном помосте (русские полати). Стол у сла­вян обычно ставили в углу, а у карел, интерьер домов которых прак­тически не отличался от славянского, он стоял посреди лицевой стены.

Бытовой признак.Очень сильно различается традиционная одежда. По одежде русской крестьянки начала XIX в. нередко уда­валось с точностью до конкретного селения определить ее родину. По одной лишь тюбетейке у узбеков когда-то можно было безошибочно сказать, из какой местности происходит человек. До сих пор у некоторых народов Индокитая по женской одежде можно узнать, откуда именно приехала в большой город ее хозяйка.

Сейчас и дома, и одежда разных народов становятся все более однотипными, теряют свой этнический характер, поэтому их зна­чение как этнодифференцирующих признаков уменьшается.

Различия между народами проявляются и в составах пЪтребляе-мой п и щ и, и в способах ее приготовления, и времени ее приема. Эти отличия продолжают жить и сегодня, так как пищевые при­страстия меняются с большим трудом.

Так, для одних народов основу пищевого рациона составляют продукты земледелия (славянские народы), для других — мясо (боль­шинство народов Севера), для третьих (их называют ихтиофага­ми) — рыба. Хорошо известно, что у многих народов действуют раз­нообразные запреты на определенные виды пищи. Так, народы Индии не едят говядины, а народы, исповедующие ислам и иуда­изм, — свинины. Ряд народов не употребляет в пищу молока (кхме­ры). У одних народов деликатесом считается мясо собаки (полине­зийцы), у других — змеи (многие азиатские народы), у третьих — ля­гушки (французы) и т.д. Особенно стойко сложившиеся традиции сохраняются у сельского населения, но и пища горожан продолжает оставаться в целом традиционной, несмотря на многие изменения и знакомство с пищей других народов. Кстати, поэтому бесполезны и даже вредны диеты, предлагаемые представителями иных народов в качестве панацеи от каких-то болезней или для похудения. Многие продукты, перечисленные в них, могут просто не усваиваться не­приспособленными к ним организмами. Так, в России часто на за­втрак готовят молочные каши, а китайцы, почти не употребляющие молока, просто не усвоят этого продукта. И хотя знакомство с пищей других народов и может многое сказать о них, употреблять новые для себя продукты следует с большой осторожностью.

Даже в том, как люди спят, иногда можно обнаружить эт­нические различия. Малаец, например, подкладывает под голову не подушку, а деревянную изогнутую скамейку на коротких ножках. В Индии, ложась спать, часто подсовывают себе под колени мягкий валик. Одни народы привыкли спать на возвышении, другие — на полу.

Более важными этнодифференцирующими признаками являют­ся обряды и обычаи, которых придерживается человек.

Семейный признак.Существенно различаются семейный быт, брачные обычаи и обряды. Наряду с моногамной (единобрачной) семьей, распространенной сегодня у подавляющей части человечества, до сих пор у некоторых народов сохраняется как полигамия (многоженство), так и полиандрия (многомужество). У одних народов (у племени пунанов на острове Калимантан) для заключения брака достаточно, чтобы жених и невеста в присутствии старейшины заявили о взаимном согласии вступить в брак, у других народов (коши в Афганистане) свадьба длится двое суток, а у тре­тьих — целых восемь (некоторые народы Индии). Для большинства европейских народов характерны свадьбы, на которых присутству­ют лишь ближайшие родственники и знакомые, а у народов Кавказа на свадьбу по традиции приглашаются сотни гостей.

В общении между людьми этническое своеобразие проявляется на каждом шагу. Хрестоматиен пример болгар, у которых в отличие от огромного большинства народов мира кивок головой сверху вниз означает отрицание, а справа налево — согласие. Американец заки­дывает ногу на ногу иначе, чем русский или француз, — он кладет на колено одной ноги щиколотку другой. Европейцы хлопают рука­ми в знак восхищения или радости, а китайцы — в знак горя или разочарования. В XIX в. переодетого европейского путешественни­ка, полагавшего, что он отлично знает обычаи Востока, обнаружили в толпе мусульманских паломников только потому, что он отбивал такт музыки ногой; другого путешественника в сходном случае вы­дало то, что утром он сделал свой первый шаг не той ногой, какой остальные.

Словом, быт каждой страны пронизан особенностями, которые являются именно этническими, и нередко заметить их, понять их специфику может только посторонний для данного этноса человек. Но все-таки обряды и обычаи разных народов имеют достаточно много сходных черт, что затрудняет процесс идентификации, и даже если они сильно отличаются друг от друга, требуется специалист, чтобы правильно решить вопрос идентификации.

Таким образом, в современной этнологии нет единой и обще­принятой системы этнодифференцирующих признаков, на основе которой можно было бы решать вопрос об этнической идентичнос­ти. Это вполне закономерно, поскольку неповторимый облик каж­дого этноса создается не отдельной или специфической чертой, а особым, характерным только для него сочетанием объективных свойств, многие из которых могут быть присущи и каким-то другим этносам.

Констатация этого обстоятельства, однако, не исключает из про­блематики научных исследований этническую идентификацию. До сих пор актуальна проблема выявления «неразложимого остатка», который позволит уверенно провести идентификацию. Очевидно, что это то внутреннее сознание и те стереотипы, которые позволя­ют человеку действовать так, а не иначе, делают его представителем определенного этноса. Такими проблемами занимается психологи­ческая антропология. С начала XX в. эта отрасль антропологии изу­чала вопрос, каким образом человек воплощает в себе культуру оп­ределенного этноса. Начав с изучения модальных личностей, не дав­шего желаемых результатов, ученые перешли к исследованию цен­ностей, которые понимаются как осознанные или неосознанные, характерные для индивида или группы индивидов представления о желаемом, определяющие выбор с учетом возможных средств и спо­собов действия.

На основе этих ценностей складываются ценностные ориента­ции — обобщенная концепция природы, места человека в ней, отношения к человеку, желательного или нежелательного в межличностных отноше­ниях, и отношения человека с окружающим миром.

Концепции «центральной зоны» культуры.Работая в этом на­правлении, этнологи периодически предлагают новые концепции. Среди них заслуживает внимания концепция центральной зоны эт­нической культуры отечественного этнолога Светланы Лурье.

Лурье предположила, что у каждого этноса есть некий центр об­щества — средоточие ценностей и верований, определяющих при­роду сакрального (священного) для каждой культуры, т.е. этнос об­ладает неким внутренним культурным стержнем, не осознаваемым ни его членами, ни внешними наблюдателями. В каждом случае этот стержень уникален, определяет согласованность действий членов этноса и обнаруживает себя вовне через различные модификации культурной традиции, является выражением некого общего содер­жания.

Содержанием центральной зоны этнической культуры являются этнические константы, лежащие в бессознательном слое психики каждого члена этноса и включающие в себя следующие парадигмы:

1) локализация источника зла (образ врага);

2)локализация источника добра (образ себя, образ покровителя);

3)представление о способе действия, при котором добро побеж­дает зло.

Рассмотрим на примере финского этноса ценностные ориента­ции центральной зоны культуры и их проявление на культурной пе­риферии.

Основным содержанием жизни финского народа является борьба с природой. Его цивилизация построена на костях тех одиночек, которые первыми шли осваивать северные леса и болота, гибли там, расчищая место другим. Это наложило свой отпечаток на сознание и характер людей — они по большей части молчаливы и сурово за­думчивы, слепо верят в судьбу, неагрессивны. Для финна Вселенная, Космос — арена борьбы человека с природой, поэтому все защитныемеханизмы культуры ориентированы на это, а не на защиту людей, и образ врага представлен не в виде иноплеменника — им стал обоб­щенный образ природы, поэтому и отсутствует готовность к само­обороне. Но в то же время нет и образа покровителя-защитника — финн не ждет помощи от других, даже от Бога — он сам себе защит­ник и зависит от коллектива. Отсюда же вытекает и любовь финнов к себе в настоящем, у них нет характерного для многих народов несоответствия себя идеальному образу. Человек для финна — суще­ство могучее, призванное покорять стихии. Поэтому так уважаем у финнов образ колдуна — владыки тайн природы. Независимость финнов породила и их страсть к порядку и аккуратности, честность, цельность их характеров, настойчивость в достижении поставлен­ной цели.

Таким образом, этнические константы в первую очередь прояв­ляются в психологии этноса — на этом уровне происходит расшиф­ровка понятия этнической идентичности.

Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет

Источник